В Псковском драмтеатре им. Пушкина поставили «Валентинов день» Ивана Вырыпаева и «Королеву красоты» Мартина МакДонаха
Псковский театр драмы им. Пушкина перед закрытием на реконструкцию, в которой он остро и давно нуждается, — в 2006 уникальному зданию исполнилось 100 лет, показал два спектакля по современным пьесам, «Валентинов день» Ивана Вырыпаева и «Королеву красоты» Мартина МакДонаха. Отношения театра с новой драматургией начались не так давно, но по спектаклям этого не скажешь — сделаны они уверенно, и если в «Королеве красоты» молодым режиссером из Санкт-Петербурга Андреем Трусовым обозначен некий вектор поиска и эксперимента, то «Валентинов день», поставленный опытным польским режиссером Анджеем Садовски, добротен и традиционен.
Анджей Садовски, чьи спектакли идут не только в Польше, России и на Украине, но в Японии, Англии, Германии, США, Норвегии, Португалии, кажется, не видит особой разницы между Рощиным и Вырыпаевым и свою сценическую версию (уже однажды осуществленную в Польше) решил почти в бытовом ключе. При этом, являясь еще и художником своего спектакля, от быта как визуального ряда режиссер отказался, оставив лишь самые необходимые детали — стол, бутылку водки, ружье… Все остальное выглядит неопределенно-условно: нечто среднее между экстерьером и интерьером, серая, «никакая» стена с дверью, три уличные скамейки, голые прутья деревьев. До метафорического образа сценография (вкупе со светом) не дотягивает, и вся нагрузка временных сдвигов, переключений из реального плана в план воспоминаний ложится на актеров. И надо сказать, трое артистов блестяще справляются и со своими ролями, и с путешествиями во времени, не меняя внешности и костюмов.
Поскольку обе актрисы, и Нина Семенова (Валя), и Галина Шукшанова (Катя), — ровесницы своих героинь, а их партнер Роман Сердюков (Валентин) гораздо моложе, в начале спектакля возникает скептическое опасение: как, интересно, эти дамы будут сейчас играть дуэтные сцены с единственным, довольно молодым мужчиной? Но происходит нечто загадочное, прямо-таки чудо, объяснение которому можно искать в природе театра, или в природе женщины, или в точном режиссерском расчете и доверии к актерскому таланту. Как только Валя и Валентин сближаются, встречаясь на скамейке, или Катя и Валентин оказываются рядом, выясняя отношения, вопросы о возрасте исчезают — настолько убедительна внутренняя жизнь героев. Женщины просто делаются моложе (!), а Роман Сердюков, обладая внешностью и фактурой достаточно мужественной (что сегодня уже редкость), «подтягивается» к мастерству своих опытных партнерш, тем более что рисунок его роли и предполагает очень серьезную внутреннюю сосредоточенность, самоуглубленность, за которой таится трагическая неспособность сделать выбор. Здесь Валентин не инфантилен, не слаб, а, кажется, саму необходимость выбора считает безнравственной, невозможной. Он не в состоянии переступить через себя, не готов решить эту жизненную задачу, скорее он готов к смерти.
Замечательно сыграна сцена сна, в котором жизненный узел двух героинь развязывается: напряженные, терпеливо-раздраженные интонации Валентины сменяются искренними, всепрощенческими, а Катя, абсурдно-веская в своих шумных алкогольных фантазиях, сама не отличающая их от жизни, становится вдруг такой тихонькой… На сцене работает слаженный, талантливый актерский ансамбль, и это главное достоинство псковского Вырыпаева.
Работу артистов в «Королеве красоты», напротив, трудно назвать ансамблевой, здесь разность актерского способа существования четырех персонажей не сведена к единому знаменателю, каждый из них как будто представляет «свою правду» сценической жизни, свой темперамент, и свой тип театра. Спектакль словно балансирует на грани столкновения разных эстетик, и режиссер, также обошедшийся в пространственном решении своими силами, без художника, смысловым и пластическим центром делает цирковой помост, своего рода ринг, на котором в основном и происходит действие — вечный бой, война между матерью и дочерью, борьба самолюбий.
Предметный ряд, организованный вокруг помоста — кухонный стол, раковина, дверца печки, дверь в комнату — не слишком выразителен, но функции бытовой среды выполняет. Старуху здесь — как и в «Сатириконе», как и в пермском театре «У моста», играет актер-мужчина, Роман Захаров. Он — представитель эксцентрики, управляется со своей инвалидной коляской, как с гимнастическим снарядом. Драматическое начало отдано дочери, Морин в исполнении Карины Облаковой. Природа и данные актрисы очень хороши, она способна — и не боится — выглядеть и уродкой, и красавицей, ей удаются переходы от острого, серьезного переживания к фарсу, клоунаде. Ее возлюбленного Алексей Масленников играет в лирическом ключе, негромко, внутренне насыщенно, — неожиданный для этой истории интеллигентный Пато. А его брат Рэй (в жизни — сын Алексея Масленникова, тоже Алексей Масленников)- подросток, будто выдернутый с улицы, абсолютно точный, узнаваемый типаж, с характерной речью и повадками современного тинейджера.
Надо сказать, что прием с привлечением темы цирка удачен и интересен, — открывает множество возможностей для актеров, иронично оборачивая серьез бытовых ужасов буффонными номерами. Так сделан танец (хореограф Юлия Банникова, Санкт-Петербург), «смертельное танго», которое исполняют Мать и Дочь — то вцепившись в волосы друг другу, дрожа от ненависти, то разбегаясь, то вновь сходясь в акробатическом трюке на подвижной коляске. И танец «пьяных органов» великолепен — четыре полицейских с раскоординированными движениями, еле стоящие на ногах, нетрезвые стражи порядка пытаются этот самый порядок навести, затягивая сцену полосатой ленточкой, огораживая место происшествия от посторонних.
Режиссер сам перевел пьесу (совместно со Станиславом Альбановым) и в целом нашел забавную форму, позволяющую принять «правду жизни» от МакДонаха без внутреннего содрогания. Хочется пожелать постановщикам и артистам лишь большей смелости, и конечно, успешного открытия театра после реконструкции.